Отличный блог
Dec. 19th, 2016 10:30 amОтличный образовательный блог для тех, кто интересуется палеонтологией и историей Земли.
Настоятельно рекомендую.

Отличный образовательный блог для тех, кто интересуется палеонтологией и историей Земли.
Настоятельно рекомендую.
К завтрашней конференции подготовлен такой доклад. Плюс слайды. Но слайды будут завтра.
В контекст проблемы сохранения и восстановления биоразнообразия (как локального, так и в больших масштабах, на уровне крупных экосистем) хорошо вписался обозначившийся относительно недавно тренд – попытки восстановления вымерших видов. Предполагается, что таким образом от-крывается возможность не только для практического применения достиже-ний современной молекулярной биологии и генетики, но и для непосред-ственного восстановления некогда существовавших биоценозов.
Для этого имеется несколько предпосылок: прежде всего, речь идет о видах, вымерших по причине расширения хозяйственной деятельности чело-века и уже в историческое время. Наиболее часто речь идет, безусловно, о тех видах, которые исчезли сравнительно недавно и существует возможность получения относительно полноценных геномов этих видов.
Второй предпосылкой является анализ палеоэкосистем, в особенности экосистем недалекого прошлого. Предполагается, что такие экосистемы, будучи восстановлены, позволят вести определенную хозяйственную деятельность.
В этом случае наиболее часто упоминается о своеобразной реанимации эко-систем эпохи плейстоцена.
Если рассматривать биологический вид как систему и совокупность адаптаций, необходимо указать на ограниченность применимости этой си-стемы. Каждый вид тесно интегрирован в ту экосистему, в которой проходил процесс его становления. В связи с этим комплекс адаптаций позволяет существовать ему в достаточно узком коридоре факторов внешней среды.
Именно поэтому вопрос о реанимации вымерших видов не может рас-сматриваться в отрыве от проблемы реанимации экосистем, в которых они существовали. Это обстоятельство накладывает серьезные ограничения на подобные проекты. И здесь также существует как минимум два спорных момента.
Во-первых, современные экосистемы сами по себе во многих случаях нуждаются в охране. Так как наиболее вероятным является восстановления экосистем плейстоцена (имеется доказанная возможность замещения вымершей мегафауны современными животными), часто поднимается вопрос как о целесообразности такого процесса, так и о вероятном замещении этими экосистемами существующих ныне.
Палеоэкосистемы (а именно – биомы приледниковых областей плейстоцена) были весьма продуктивны (по уровню продукции растительной биомассы их можно сравнить с современными саваннами), но при этом их существование было привязано к весьма специфическим условиям, которые сегодня на Земле практически не встречаются. Поэтому вопрос о восстановлении таких биомов сегодня рассматривается исключительно в виде небольших экспериментальных территорий часто вне проблемы восстановления вымерших видов. Делается упор на возможность возобновления хозяйственной деятельности в условиях современной тундры после окончательного становления подобных плейстоценовым экосистем.
Второй спорный момент связан уже с включением восстановленных видов в существующие экосистемы. В данном случае как правило рассмат-риваются те виды, которые существовали и вымерли в современных экосистемах.
Так как каждый вид изначально является частью экосистемы, ее внутренних взаимодействий, он занимает определенную нишу в этой экосистеме. Теория эволюции говорит о том, что на любую, даже занятую нишу, всегда имеются претенденты, занимающие в таком случае подчиненное положение и остающиеся в подавленном состоянии. Однако комплекс скрытых и пока еще нереализованных адаптаций позволяет им в короткое время занять вакантное место в экосистеме. Этот процесс замещения одних видов другими является основой устойчивости экосистем. Как правило, в случае наличия вакантных мест видообразование значительно ускоряется, а видовое разнообразие существенно увеличивается.
Если рассматривать ситуацию, в которой один из значимых для экосистемы видов исчезает, нужно предположить, что через некоторое время его место занимает другой вид со сходным комплексом адаптаций и равновесие в экосистеме восстанавливается, она снова становится целостной, в ней занимаются вакантные ниши.
Предполагаемое возвращение к жизни (англ. – de-extinction process) уже исчезнувших видов столкнется в этом контексте как минимум с двумя существенными проблемами. Прежде всего (и это не столь существенная преграда на пути к реинтродукции) возникнет вопрос о том, какое место должен будет занять восстановленный вид в существующих ныне экосистемах. Здесь уместно упомянуть о проектах по восстановлению тасманийских сумчатых волков (тилацинов, Thylacinus cynocephalus) и американского странствующего голубя (Ectopistes migratorius), так как это практически единственные примеры истребления человеком массовых видов (большинство вымерших по причине хозяйственной деятельности человека видов представляли из себя малочисленные, часто эндемичные виды или даже подвиды).
Ни для тилацина, ни для странствующего голубя на сегодня в суще-ствующих экосистемах, бывших при жизни этих видов домашними для них, нет места. Роль тилацина взяли на себя интродуцированные около 3000 тысяч лет назад в Австралии собаки, а позже замещение произошло и на острове Тасмания, хотя там до сих пор существует популяция тасманийского дьявола (Sarcophilus laniarius). Роль странствующего голубя приняли другие птицы, в том числе и систематически близкие. Не совсем ясно, какое место теперь в экосистемах займут вымершие виды и насколько сильно они смогут повлиять на другие виды, уже закрепившиеся в занятых ранее нишах при условии восстановления достаточно полной и разнообразной популяции.
Вторым аспектом, который делает de-extinction process сомнительным и в значительной мере опасным, является предлагаемая для этого методика, в иностранной литературе называемая SCNT (Somatic cell nuclear transfer). Основа этой методики – замена ядра ооцита ядром соматической клетки, что позволяет получать лишь генетически совершенно однородный материал. Следовательно, воспроизводимая таким образом популяция будет характеризоваться крайне низким генетическим разнообразием или вовсе отсутствием такового [2].
Общеизвестно, что основой существования устойчивой популяции является достаточно высокое генетическое разнообразие (генетический поли-морфизм), создающее материал для микроэволюционных процессов, процессов адаптации и, как следствие, экологической пластичности популяции (или группы популяций). В генетически однородных популяциях, где все особи находятся в непосредственном родстве (полную генетическую однородность можно трактовать именно так), резко увеличивается генетическая нагрузка на популяцию. В таких условиях поддержание сколько-нибудь значительной численности популяции не представляется возможным.
Кроме того, это чревато возникновением эндогенных заболеваний, контролировать которые невозможно. Этот тезис хорошо иллюстрируется при-мером заболевания тасманийских дьяволов (Sarcophilus laniarius) – лицеовй опухолью тасманийского дьявола, появившейся в популяции вида сравнительно недавно (первый случай DFTD зарегистрирован в 1996 г.) и быстро распространившейся (на сегодня около 80% животных имеет признаки забо-левания). В числе причин столь быстрого распространения называется, в том числе, и низкое генетическое разнообразие популяции S. laniarius.
Еще одной существенной проблемой является вопрос соотнесения вымерших видов и видов, полученных в результате работ по восстановлению генома. Предлагаемые варианты восстановления фрагментарных геномов вымерших видов (полные, по всей видимости, отсутствуют даже для тех видов, которые представлены в виде единиц хранения в музеях в значительном количестве) представляют из себя поэтапную замену генов. При этом не вполне ясно, имеется ли вообще возможность получить вид, более напоминающий вымерший, нежели исходный. Так как геном является целостной системой со сложными внутренними связями и взаимодействиями, сегодня среди специалистов в области молекулярной биологии преобладаем мнение, что получить полноценный геном вымершего организма невозможно вовсе [1].
По той же самой причине, по которой нельзя рассматривать геном, как простую совокупность генов, нельзя рассматривать de-extinction process вне вопроса о вирусных заболеваниях, которые были характерны для популяций вымерших видов. В геномах каждого вида эукариот содержится значительное количество ретровирусных вставок различной степени полноты, от поврежденных и не способных к функционированию, до вполне жизнеспособных. Это создает угрозу появления новых ретровирусных заболеваний, переноса их на другие, близкие виды, а также на неродственные. Хотя, вероятность этого крайне незначительна [3], исключать такое развитие событий нельзя.
Таким образом, de-extinction process вымерших видов сталкивается со множеством серьезных проблем, среди которых не только биологические, но и не обсуждаемые в данном случае этические и даже юридические. Решение этих вопросов не менее важно, чем решение технических проблем на пути к восстановлению вымерших видов.
Так как это исключительно авторское мнение, основанно на литературном обзоре, оспаривать его нет смысла.
Сейчас пишу статью в сборник конференций по секции сохранения биоразнообразия. Вроде бы нужно выступить, но пока нет наработанного материала по теме диссертации.
Зато много уже практически оформленного в статью материала по вопросу о восстановлении вымерших видов. Вполне подходит к тематике секции. Своеобразный подарок самому себе – публикация по профилю образования. Ну, и ключевая мысль: восстанавливать вымершие виды нельзя.
Теме смысла жизни человека посвящены тома философских трудов, тысячи человек, начиная с самой Древней Греции (а, может быть, и еще раньше) ломали копья в попытках определить, зачем живет человек и какова конечная его цель. От возвышения человека и определения его как высшей ступени эволюции и главенства над природой исходила позиция, что смысл жизни в дальнейшем возвышении и достижении «уровня бога». Но 20 век внес свои коррективы. Новые философские течения низвели человека до уровня животного, руководимого своими базовыми потребностями, после чего снова появилась необходимость вернуть его на прежнее место – венца творения природы.
Но все эти метания из стороны в сторону, попытки придумать для человека смысл и цель жизни говорят лишь о том, что Земля, как источник этого смысла и средство определения цели, уже давно себя исчерпала, а, возможно, никогда не была ни первым, ни вторым. Действительно, определить цель и смысл жизни человека в рамках Земли достаточно просто. Наша задача – выжить и не исчезнуть как биологический вид, сохраняя все богатство и разнообразие человеческой культуры. Все достаточно просто, каким бы банальным это ни казалось.
Как бы странно то ни было, но ответ на вопрос о смысле человеческого существования лежит вовсе не на Земле, а в 55 миллионах километров от нее в сторону, противоположную Солнцу. Имено там пролегает орбита Марса. О тему жизни на Марсе сломано не меньше копий, чем на тему смысла жизни. Сегодня, по всей видимости, даже в отсутствии строгих научных аргументов, нужно сказать, что жизнь на Марсе, скорее всего, БЫЛА. Была примитивной, одноклеточной, но была. Практически точно была. Но никаких гарантий быть не может. Именно это и создает все основания для нахождения там, на Марсе, ответа на вопрос о смысле жизни.
В чем суть этого поиска? Еще пару сотен лет назад мы считали себя уникальными существами во Вселенной, избранниками господними, взлелеянными им под этим небом и Солнцем. Бруно первым пошатнул стройную картину мира, но не преуспел. А потом 230 лет, даже имея мысли о множестве обитаемых миров, никто не имел возможности подступиться к ним с точки зрения науки. Дарвин дал такую возможность, так как ввел универсальное правило. Это правило почти прямым текстом давало понять, что теперь нет оснований считать человека и Землю уникальными, если только не окажется, что небесная – твердь. Со стороны Дарвина это был второй серьезный подрыв человеческого шовинизма. Не могу утверждать, но предположу, что почва, на которой рос иррационализм 20 века, была обильно удобрена, в том числе, теорией эволюции.
Но иррационализм был и остается, скорее, индивидуальной реакцией, мерой отторжения и неприятия новой реальности, своеобразным проявлением инфантилизма на фоне мировых перемен, перестановок и катаклизмов. Естественно, человекоцентрированная философия новой эпохи не могла и, вероятно, не желала давать ответа на вопрос о смысле жизни, подменяя его, этот ответ, эрзацами, которые сегодня переросли в обновленный гедонизм и стандартные паттерны, центральное место в которых занимает неопределенная, туманная идея. Коротко ее можно назвать абстракцией личности. Но и она упирается в индивидуального человека, стремящегося к сохранению своего информационного образа у следующих поколений, в чем кантовская философия претерпела лишь незначительные трансформации.
Возвращаясь к Марсу, следует отметить, что в последние 5-6 лет все чаще звучат мысли не только о том, что жизнь на этой планете была, но появляются достаточно обоснованные для имеющегося объема знаний о красной планете мнения, что жизнь там сохраняется и по сей день. Да, скорее всего, это крайне примитивная жизнь. Но что это значит для нас? Прежде всего, из этого следует двоякого качества вывод: с одной стороны, обнаружив жизнь, либо ее следы на Марсе, мы оказываемся перед весьма впечатляющим фактом того, что Земля – не единственный обитаемый мир во Вселенной. Следовательно, если Марс – планета малопригодная для жизни – имеет свою, хотя бы и скудную, биосферу, это означает, что в минимально более благоприятных мирах жизнь может быть развита еще лучше (и пример Земли тут как нельзя более удачен).
С другой стороны факт наличия жизни на Марсе для многих (если не для большинства) станет Рубиконом, перейдя который они столкнутся с еще большим разочарованием, чем то, с которым столкнулись люди на рубеже 19-20 веков. Жизнь, обнаруженная на Марсе, даст весьма четко понять: вероятность того, что человек – уникальное мыслящее существо, стремительно снижается. Уменьшение этой вероятности будет тем более значительным, чем ближе будет марсианская жизнь в своей химической, функциональной и наследственной основе к жизни земной. Если физические и химические закономерности, лежащие в основе жизни двух миров, Земли и Марса, будут близки и даже одинаковы, это будет означать, что жизнь наверняка является гораздо более распространенным явлением, нежели мы полагаем сейчас (по крайней мере, чем вынуждены полагать сейчас, опираясь на факт существования единственной известной обитаемой планеты на сегодня). Вполне вероятно, что пессмимистический сценарий приведет к обновлению иррационализма и появлению новых антиутопических течений в философии.
Отрицательный результат поиска жизни на Марсе даст нам еще больше оснований полагать себя уникальным явлением во Вселенной и может даже привести к новой волне шовинизма, в основе которого будет лежать исключительность всего человечества в целом. Но в данном случае, если человечество, конечно, не потеряет разум, шовинизм – это даже неплохо. Почему? Об этом в следующий раз.
Сегодня поздравления должен принять САМЪ Резиновый геоботаникЪ latexzapal ввиду того, что раскладом эволюционных процессов сегодня был определен его День рождения.
От комитета выпускников факультета, трудящихся на ниве экономики и социологии, поздравляем самого резинового и самого геоботанического преподавателя кафедры ботаники и физиологии растений. Желаем дальнейших плодотворных работ по облагодетельствованию флоры Вологодскогой области, удач в поисках видов Красной книги в больших количествах и, конечно же, болеем за Резинового в его авантюре по поиску артефакта.
Картинка от Ричарда Докинза. Вроде бы – иллюстрация глобального GHE, но на мой взгляд ничего не показывает. Ну, да, немного повысилась температура в последние лет 15, но человечество, даже, если напряжется очень сильно и станет сжигать всю нефть и весь уголь с газом и дровами, которые добывает, не сможет поднять «среднюю температуру по больнице» даже на градус.
Остается логичный вопрос: кто в период с 1900 по 1940 поднял температуру почти на 0,5 градуса? А еще часто слышно мнение о том, что «потепление» случилось на фоне отсутствия достоверных и вообще данных о температурах на время до 1900 года.
Наука не популярна, это нужно признать с совершенной ответственностью. Наука не нужна большей части электората. И здесь под электоратом имеется ввиду та часть населения, которая не стремится осознавать свой выбор и просто ставит галочку. Я много раз разговаривал с таковыми и убеждался, что их выбор основан не на каком-то логически обоснованном убеждении, а на эмоциональной стороне дела.
– Путин – мужик, порядок наведет!
– Зюганов – коммунист, а при коммунистах было лучше!
– Навальный за справедливость!
Нет, товарищи, это не аргументация. Впрочем, об аргументации мы сейчас говорить не будем. Важна сама суть – большая часть населения не считает мыслительную деятельность необходимой. Для них достаточно определить, сколько денег нужно занять, чтобы поиметь новый iPhone и где купить уголь на шашлыки в предстоящие выходные. Собственно, в процессе решения этих и подобных им задач проходит жизнь наиболее активной части общества: менеджеров, консультантов, мерчендайзеров, дизайнеров и прочей «элитарной» составляющей.
Но мы опять не об этом. Наука – это обобщения высшего уровня и качества. Чтобы мыслить научно, нужны два несовмещаемых качества: во-первых, умение мыслить абстрактно и широко, во-вторых, мыслить же предметно и очень узко. Абсолютно несовместимые в понимании этой самой активной части общества свойства. Сейчас модно «мыслить широко». Впрочем, это всегда было «модно». А еще наука требует не самого заурядного аналитического мышления, а еще – нехилолго исходного кругозора. И вот с этим самым аналитическим мышлением и кругозором сейчас беда.
Общество часто просто не понимает, зачем вообще нужна эта самая наука. Зачем нужен Коллайдер, зачем нужны манипуляции с генами, исследования глубокого космоса, зачем нужны фундаментальные исследования в области химии, биологии, физики, математики. Кажется, что все это столь далеко от реальности. Многие не понимают даже, зачем нужны экономические и социальные исследования, ведь можно просто раздать людям деньги.
Зато они с удовольствием клюют на разнообразную псевдо- и альтернативную науку, которые сейчас цветут пышным цветом за счет денег соболезнующих «тяжелому положению альтернативных ученых», которых официальная наука как минимум игнорирует. А как максимум – не допускает к публикации их откровения и даже угрожает расправой. Ведь альтернативщики обещают чудеса прямо здесь и сейчас. Правда, в обмен на некоторую сумму денег. Взамен не требует никаких интеллектуальных усилий для понимания своих основ. Альтернативщики обещают неисчерпаемую энергию, вечную молодость или, как минимум, долголетие, прорывы в науке и прочие несметные богатства всем, кто поддержит их сейчас денежкой. Вот так просто.
Все очень прозрачно и доступно. Не нужно напрягать свой головной мозг осознанием сути научной работы и важности научных открытий, которые, к сожалению, формулируются с применением очень сложных слов и терминов, которые даже произносить многие не могут без ошибок, а уж понимать и осознавать – вообще никак. Современная система научных знаний слишком сложна для понимания большинством. Это в 19 веке публика могла обсуждать последние научные открытия и достижения, но даже тогда это было весьма затруднительно. А сегодня просто невозможно.
Поэтому наука не популярна среди большей части населения. И даже не просто не популярна, а воспринимается враждебно, как пожирающая деньги налогоплательщиков. И что в этой ситуации можно сделать – не совсем ясно. Популяризация науки интересна далеко не всем ученым, а воспринимать ее готова лишь малая часть общества. Об этом красноречиво говорит посещаемость научно-популярных лекций, где, конечно, часто полный зал, но вот одних и тех же людей и, как правило, заинтересованных по профилю своего образования и/или работы. Обыватель на такие лекции не ходит, а если и ходит, то откровенно не понимает, о чем идет речь.
С другой стороны ученый. Он не может бесконечно опускать планку качества своей лекции. Он не может сходить на уровень пятилетних детей и объяснять все на пальцах. Наука слишком быстро отрывается от обывательского мировоззрения, слишком быстро растет объем знаний и все быстрее задирается нижняя планка «порога вхождения», которым отделяется обыватель обычный от обывателя понимающего. Замедлять темпы научного прогресса нельзя, принудительно наращивать интеллектуальный потенциал населения – невозможно. И чем дальше мы будем двигаться, тем менее понятной и принимаемой будет наука, тем менее популярна она будет среди того самого электората, принятие решений у которого происходит вне аналитической деятельности.
Решений, как я полагаю, в настоящее время нет.
Принцип напряженности знания можно продемонстрировать на известном примере. 19 век, Англия, Чарльз Дарвин только что вернулся из пятилетнего кругосветного путешествия на корабле «Биггль». Он известен научной общественности вовсе не как биолог. Его знают как замечательного геолога, а его коллекции, которые позже станут всемирно известными, собраны небрежно и, порой, даже невозможно точно определить, где был найден тот или иной экземляр.
На момент написания первого очерка с прообразами будущей теории факт эволюции уже давно известен всем ученым Европы, уже существует множество разной степени правдоподобности объяснений этого факта. Уже Мальтус написал свой труд о народонаселении, в котором практически нащупал главные эволюционные механизмы. Уже хорошо известны работы Лайеля, в которых основными положениями являются актуализм и униформизм. Уже есть концепция архетипов Оуэна, который и ввел в оборот понятие гомологов, на которых сам Дарвин показал, как работает эволюция. Жоффруа Сент-Илер изучает эмбрионы и находит, что на ранних стадиях они очень похожи друг на друга. Уже общеизвестна и уважаема и критикуема одинаково теория катастроф Кювье. Ламарк буквально недавно представил свою концепцию наследуемых изменений, появляющихся у животных и растений. В работе лесовода Патрика Мэттью, посвященной особенностям роста строевого корабельного леса буквально формулируется основа всей будущей теории Дарвина – отбор наиболее приспособленных экземпляров, и это 1831 год, когда Дарвин еще в самом начале своего путешествия на «Биггле».
Научный мир в середине 19 века уже перенасыщен идеей эволюции. Всему ученому сообществу ясно, что бесконечно примирять факт эволюции и религиозное представление о сотворении мира невозможно. Слишком уж много явных расхождений со стройной библейской картиной. Авторитет Дарвина, как блестящего натуралиста, опытного геолога, одного из самых прогрессивных ученых своего времени умалить нельзя. Но нужно совершенно справедливо сказать, что не будь теории эволюции Дарвина, была бы теория эволюции Альфреда Уоллеса или Томаса Гексли, или, может быть, Джозеф Гукер, которому Чарльз Дарвин доверил первому ознакомиться с наброском своей теории, в конце концов пришел бы к осознанию основных механизмов эволюции. И даже, если не они все, то кто-то из тех ученых, кто яро поддержал теорию Дарвина, так или иначе, но сформулировал бы то, что нам сегодня известно, как Теория эволюции Чарльза Дарвина.
Напряженность знания – это перенасыщение информационного пространства актуальной, достоверной и прогрессивной научной информацией, создание своеобразного «интеллектуального поля», в котором вызревают настоящие научные прорывы. Напряженность знания должна создаваться не только научным сообществом, в этом должно участвовать все общество, формируя вокруг себя среду, наполненную идеями. Если же такую среду мы не формируем, нельзя надеяться на появление в ней отдельных личностей, чья интеллектуальная работа порождает новые научные открытия.
Хотя, учитывая местную научную общественность, можно прогнозировать и иное: десятка два скучных лиц, ничего не выражающих и не желающих никак принимать участие в последокладной дискуссии. Это обычное явление на научных семинарах, хотя, на днях вышло постановление за подписью высшего начальства, которое, по идее, должно обеспечить полную аудиторию и бурную дискуссию. Хотя, мы же знаем, что всем на все положить и это – норма.
А я, все же, могу причислить себя к «углеродным шовинистам». Я считаю, что жизнь может быть только углеродной, а раз так, то и пути ее эволюции примерно одинаковы во всей Вселенной. А что это значит? А все очень просто: во Вселенной нет цивилизаций, сколько-нибудь отличных от нашей в организации нервной системы и, следовательно, в общей стратегии мышления.
Так что оставьте эти свои представления о «плазмоидах», кремниевых гуманойдах, разумных кристаллах и прочей экзотике со страниц фантастических книжек. Жизнь во Вселенной практически не отличается от земной, работает на тех же полинуклеотидах и белках с некоторыми вариациями и мыслит примерно также, как мы.
Отчего эволюционная теория, единственная на сегодняшний день научная концепция, которая непротиворечиво и полностью объясняет существовавшее и существующее разнообразие живых организмов, имеет гораздо больше противников, чем сторонников? Конечно, противников в научных кругах у нее нет. Это экспериментально и фактический подтвержденная теория с огромной предсказательной силой и невероятной разрешающей сопсобностью в отношении событий далекого прошлого. Лагерь противников сформировался из совсем и во всем необычных людей.
Такие люди, как правило, начинают критику не с научного обоснования своих доводов против, а с субъективного положения «так не могло быть». Как правило, на этом все и заканчивается, ведь, да не покажется это удивительным, батальон ежедневно штурмующих теорию эволюции ее противников представлен вовсе и даже далеко не учеными, хотя таковые там встречаются, выбравшими себе в качестве поля деятельности естественные науки. Здесь самые разнообразные товарищи, от сантехников, до кандидатов филологических и юридических наук. Одним из последних открытий стал кандидат исторических наук, свято веривший, что разбирается в методах датирования и убеждавший всех и каждого, что кости динозавров, датированные по углероду, оказываются не старшле 50000 лет.
Среди биологов, геологов, палеонтологов и других людей, связанных по роду своей деятельности с биологией, доля подобных наивняков стремится к нулю с гигантской скоростью. Как правило, они встречаются среди студентов первых курсов сельхозакадемий, лесоводов, фармацевтов, несколько раз попадались даже врачи, являющиеся, судя по содержанию комментариев, то ли стоматологами, то ли педиатрами. К сожалению, грубые фактические ошибки, допущенные ими, не делают им никакой славы и даже наоборот – значительно снижают авторитет. Так, например, для некоторых (если не для всех) врачей часто становится открытием (с которым некоторые же начинают яростно спорить), что зубы человека ведут свою родословную, в общем, от чешуи рыб, а слуховые косточки - от жаберных дуг. Эти очевидные, казалось бы, для биолога факты вызывают систематическое отторжение оных практически у всех противников эволюционной теории.
Одной из причин, как мне видится, стали масштабы времени и процессов, которые описывает теория эволюции. С одной стороны – микроэволюционные процессы, занимающие годы, максимум – столетия, еще как-то укладываются в картину мира. С другой стороны находятся интервалы времени в миллионы лет, десятки миллионов лет. С одной стороны находится вся современная и, в общем, понятная и знакомая каждому фауна, флора, сообщества, не вызывающая никаких сложностей в восприятии. С другой – флоры, фауны и экосистемы, от которых сейчас не осталось явного следа и которые были устроены и функционировали совсем иным образом, нежели все сегодняшние. Как правило, попытка описать простым языком такие экосистемы приводит в тупик, ибо это невозможно в отрыве от их эволюции. Самым ярким примером на моей памяти была попытка объяснить, каким образом функционировали докембрийский (вендские) экосистемы. Попытка закончилась неудачей, хотя все основные важные моменты были учтены и объяснены.
А в чем основная проблема? Видимо, в этих самых масштабах. Человеку чуждо все, что не существует в его сознании в виде четких образов и не наблюдалось непосредственно. Осложненное общей неосведомленностью о фактах и открытиях в конкретной области, это «несуществование образа» порождает отрицание очевидных фактов, ведь очень сложно, не имея более или менее полного представления об эволюционных процессах, провести опорные линии для понимания общей концепции. А концепция эволюции настолько масштабна, что для полного осознания ее требуется больше, чем школьный учебник биологии. Видимо, основная проблема критиков теории эволюции не только общая низкая научная грамотность и узкий кругозор, но и вполне определенная закостенелость и непластичность мыслительной деятельности, что порождает не только сопротивление новому знанию, меняющему мировоззрение, но химер понимания.
Под Америкой традиционно понимается США. Так вот, вопреки традиционному мнению в США множество гениальных ученых, конструкторов, инженеров, врачей, учителей. Просто нужно отделять их и все остальное от политики. В России, в Европе, в США – везде есть гениальные люди и их очень много. И эти люди, если потребуется, плюнут на все предрассудки и будут работать вместе. Всю современную историю ученые и инженеры даже враждующих стран помогали друг другу, негласно, незаметно, неформально.
Все разговоры о политизированности науки – это разговоры политиков, желающих показать свою исключительность. Ученые соревнуются, без этого никуда. Но это не гонка вооружений, это здоровое соперничество, которым всегда готовы пожертвовать, если требуется. И американские ученые, инженеры и все те, кто связан с наукой и образованием далеко не в большинстве идиоты. Такие люди вообще редко бывают подвержены политической конъюнктуре, потому что способны применять свои мозги, а не думать телевизионными шаблонами. Именно поэтому подавляющее большинство образованных людей, попавших в научные и образовательные круги всегда будет с глубоким уважением и пониманием относиться к своим коллегам по другую сторону политических баррикад.
Американцы – не исключение. Здесь вообще надо бы убрать упоминание национальности. Есть ученые, врачи, инженеры, учителя. Шаблоны и категории есть только у обывателей и политиков.
Ввиду своей человечности мы весьма склонны к необъективной оценке животных, как носителей разума и эмоций. Да, млекопитающие во многом схожи между собой и, конечно же, приматы не являются каким-то «эмоционально-разумным» исключением среди них. В той или иной степени разумность, как способность к абстракциям разного уровня, и эмоциональность, которая, в общем, тоже является следствием разумности, так как представляет собой, по моему мнению, результат способности вырабатывать абстрактные категории, не сводящиеся в итоге к удовлетворению базовых потребностей в пище, сне и продолжении рода. Хотя, что значит – не сводящиеся? Вполне сводящиеся, но через несколько операций упрощения и допущения. Ведь та же радость от встречи с родственниками (допустим такое) может быть сведена к снятию напряжения относительно судьбы своего генотипа. Так сказать, вижу родственников – понимаю, что генотип имеет распространение и закреплен. Условно, конечно, но отчего бы и нет.
Поведение животного в первую очередь определяется базовыми потребностями. Да, они способны на эмоции, у них есть определенная разумность, выраженная в способности строить простые логические заключения (и чем ближе к приматам, тем эта способность более развита). Но приравнивать собак, кошек, слонов, китов и дельфинов к однозначно разумным существам было бы весьма и весьма опрометчиво. Разум, как функция нервной системы, как проявление высшей нервной деятельности, позволяет носителю либо регулировать влияние базовых потребностей на свое поведение, либо настолько сильно абстрагировать их, что становится сложно найти реальную причину того или иного действия, если исходить из натуральных посылок. В поведении же животных влияние таких «натуральных» посылок доминирует без каких-либо сомнений.
Уместно будет сказать, что животные обладают определенным интеллектом, но носителями разума их называть сложно. Все-таки разум – философская категория, способность интегративного восприятия и оценки окружающей действительности с вытекающей отсюда способностью к дальнему прогнозированию и, как необходимое условие, к самооценке, которая возможна лишь при наличии самосознания. Все это свойственно в разной степени лишь небольшому числу видов приматов, но назвать других животных, даже млекопитающих с их развитой корой, разумными нельзя. У собак, кошек, мышей, морских свинок, кроликов, зайцев и прочих самооценка отсутствует. Они не способны к анализу своих действий (поступками их также называть нельзя) и тем более, не способны к анализу действий других животных. Все же конгнитивные возможности их сильно ограничены именно невозможностью формирования абстрактных категорий, что в итоге ведет к весьма шаблонному поведению.
Например, частая апелляция к спасанию животными своих потомков и соплеменников – слабый аргумент. Люди также спасают своих соплеменников, но идут в этом деле дальше: у людей сформированы специальные профессиональные службы спасения, существует развитая система профилактики ситуаций, в которых может потребоваться это спасение. Люди прогнозируют определенные последствия и события, которые могут привести к необходимости спасения. Именно потому, что человек может делать прогноз на отдаленные последствия, смертность в популяции людей на порядок ниже. Животные способны прогнозировать лишь ближний результат своих действий, но отдаленные последствия им недоступны. Кошка может пытаться достать какой-то предмет, по пути разбивая вазу, но наказание, которое является очевидным для человека средством формирования социальных норм, не приносит в отношении кошки никакого результата потому, что кошка в принципе не способна понимать суть наказания и в следующий раз также разобьет вазу. В данном случае наказание – это абстрактная категория, требующая значительной степени самосоознания и самооценки.
Безусловно, какая-то степень интеллектуальности животным свойственна. И эта степень растет по мере движения от рыб к млекопитающим. Но разумность присуща им лишь в самом условном виде. Умение считать – это интеллект, умение находить решение и алгоритм действий в определенной ситуации – это тоже интеллект. Способность понимать, почему нужно считать, какие выгоды это приносит, какие общие свойства объединяют предметы и явления в окружающем пространстве и на основе этого вырабатывать эффективные и гибкие стратегии – это разум. Животные к этому даже в близкой к человеку мере не способны.